На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

События в мире

48 424 подписчика

Свежие комментарии

  • Daddy Bo
    Если  только это не фейк наших СМИШойгу предупредил...
  • leonid
    Может хватит 3.14здеть уже про Хайфу и про прочую хрень, уважаемый Алексей Тан. Судя по вашей фамилии вы далеко не ру...Сатановский объяс...
  • Evgenija Palette
    Нашкодили, ГАДЫ. А теперь боятся, что их защитить некому...В Дании испугалис...

Почему Джон Маккейн продолжал поддерживать войны? Rolling Stone, США

И почему остальная Америка так и не примирилась с характерными преступлениями нашей эпохи?

Я был удивлен, когда услышал, что великий Стиви Уандер — автор пронзительной антивоенной анти-вьетнамской песни «Front Line» — выразил признательность Джону Маккейну во время концерта в прошлые выходные.

С одной стороны, это имело смысл, так как Уандер всегда был готов к любви и прощению и редко говорил что-то плохое о ком бы то ни было.

Но он также является политическим голосом, вдохновенно поющим о неспособности Америки принимать во внимание свой разрушительный характер.

Эта песня 1983 года, «Front Line», описывает явление, о котором мы много не говорим: наше бездумное преклонение перед всем, что связано с армией, и нашу беспримерную способность быстро забывать зверства, совершаемые военными, чтобы приветствовать неизбежное следующее вторжение.

Главным героем песни «Front Line» является афро-американский ветеран вьетнамской войны, но Уандер мог бы петь и о Джоне Маккейне:

А в мире в газетах написано сегодня,

Что еще одна война не за горами…

Они смеются и говорят хорош заливать о войне, в которой ты не должен был воевать

Но мои мозги так промыты, что я бы, пожалуй, вернулся туда и снова это сделал.

Маккейн, в общем-то, не был человеком твердых убеждений. Самое честное, что он когда-либо сказал, было то, что он выдвинулся на пост президента не для того, чтобы запустить реформы, или из какого-то «грандиозного чувства патриотизма», а просто потому, что «это стало моей целью — стать президентом». Скорее, часто казалось, что внутренние вопросы не вызывали у него никакого интереса, и он был даже знаменит некоторым образом «наведением мостов» между партиями по таким вопросам как финансирование избирательных кампаний.

Но у него было одно непоколебимое убеждение: во всех случаях, когда у Америки была внешнеполитическая проблема, то решением всегда было разбомбить кого-нибудь нахрен.

Задолго до того, как он стал символом анти-трампизма (несмотря на то, что он значительным образом содействовал феномену Трампа, запустив Сару Пэйлин в американскую политику в 2008 году), Маккейн бросил вызов официальной Республиканской партии и поддержал воздушные удары Билла Клинтона в Косово. Маккейн хотел пойти даже еще дальше — до наземного вторжения, если необходимо.

Люди не помнят, но именно этот эпизод впервые возвысил статус Маккейна как выборного должностного лица до уровня медийного кумира. «Мы отказались от большего числа, чем согласились», — сказал он в 1999 году о запросах об интервью. «В пять раз большего».

С этого момента он стал лидером поддерживаемой обеими партиями чистейшей ценности, существующей в Вашингтоне: военного интервенционизма. Он никогда не видел ни одного вторжения, которое бы он не поддержал, и это к сожалению, заслуженно, что последний законодательный акт, носивший его имя, являлся огромным повышением военных расходов, получившим тройную поддержку — со стороны официальных демократов, республиканцев и Дональда Трампа.

Мы оставляем дымящиеся кучи пепла по всему миру, и вместо того, чтобы задаваться вопросом, почему нас ненавидят в этих местах, мы продолжаем думать, что это американский футбол и что мы просто будем задавать тон в следующей игре. «Мы прикончим их в следующий раз» стало нашей официальной внешней политикой, и Маккейн давно был возведен в ранг ее официального представителя.

Маккейн никогда не изменил своего мнения в особенности о Вьетнаме, и это влияло на его мнение о каждой последующей войне. Вот что Маккейн написал в 2003 году, через несколько месяцев после вторжения в Ирак:

Мы проиграли во Вьетнаме, потому что мы потеряли волю к борьбе, потому что мы не понимали характер войны, которую мы вели, и потому, что мы ограничили имевшиеся у нас средства.

Маккейн добавил, что у иракцев было меньше шансов на «победу», потому что у них «нет укрытия, которым являлись Северный Вьетнам, Камбоджа и Лаос».

С 1963 по 1974 год мы сбросили два миллиона тонн снарядов на Лаос — не Северный Вьетнам, а Лаос — что выражалось в «загруженном бомбами самолете каждые восемь минут, 24 часа в сутки, в течение девяти лет».

Количество погибших в этой одной стране составило якобы 70000 человек (50000 во время войны, и 20000, которые погибли позднее от неразорвавшихся поначалу бомб). Аналогичные операции в Северном Вьетнаме убили, как говорят, 182000 гражданских лиц, а оценки погибших от бомбардировок в Камбодже варьируются от 30000 до 150000 человек.

Добавьте еще 400000 покалеченных людей и дополнительные 500000 ужасных врожденных дефектов развития, приписываемых применению реактива «эйджент орандж», и вы начнете проникаться масштабом страданий гражданского населения, вызванных нашим нападением на Индокитай.

Я поднял эту тему потому, что взгляд Маккейна на то, что там произошло — что мы «проиграли» во Вьетнаме только потому, что мы были «ограничены», скажем, 2 миллионами тонн бомб и 580000 самолётовылетов в таких местах как Лаос — продолжает оставаться по сей день общепринятым мнением.

Эта идея представляет собой одну сторону допустимого спектра мнений, в котором Энн Култер этого мира настаивают, что нам всегда мешают только либералы и журналисты и другие подобные предатели, которые «поддерживали/поддерживают врага».

Другая «доминирующая» позиция по Вьетнаму сегодня — которую занимает среднестатистический симпатизирующий демократам, смотрящий Кена Бернса читатель «Нью-Йорк Таймс» — в том, что нам следовало пораньше понять, что война в Индокитае была по сути «войной, которую нельзя выиграть», и что надо было выйти из нее раньше, чтобы избежать ненужных потерь жизней, особенно американских.

Мы так никогда и не смогли дойти до мнения, которого придерживается большая часть остального мира: Америка совершала там массовые военные преступления, включая «геноцид, использование запрещенных видов оружия, плохое обращение и убийство военнопленных, насилие и принудительное перемещение военнопленных».

Представления Маккейна никогда, ни на дюйм не сдвинулись в эту сторону. Именно поэтому он позднее отказался видеть безумие во вторжении в ряд других стран, включая Ирак.

На ранних этапах войны там он заявил: «В Ираке нет народного, антиколониального сопротивления». Несмотря на личный опыт, Маккейн не смог понять, что такое контрсопротивление, несомненно, сплотится, чем дольше мы будем оставаться в стране, бомбя гражданское население и осуществляя такие негуманные стратегии как намеренное разрушение гражданской инфраструктуры.

В 2009 году, отметив, что «мы не побеждаем» в Афганистане, Маккейн снова сказал, что нам нужно удвоить усилия, а не отступать: «Размер необходимых ресурсов, чтобы одержать победу, будет огромным, а временной график будет измеряться годами, а не месяцами».

Известным решением Маккейна для Ирана была «эта старая песня Beach Boys», которую он спел: «Бомбить, бомбить, бомбить, бомбить, бомбить Иран». Он также выступал за интервенцию в Ливии, Нигерии, Косово и Боснии, среди прочих. Его позиция по Сирии: «Единственное реалистичное [решение] … — с помощью иностранной военной авиации». Когда Трамп, наконец, побомбил Сирию, Маккейн сказал, что это решение «назревало восемь лет».

Совсем недавно Маккейн проголосовал, чтобы заблокировать решение о прекращении американского участия во все более похожей на геноцид военной кампании под руководством саудов в Йемене. Точно так же, как фотографии убитых и изувеченных вьетнамских детей не изменили мнения в отношении той войны, так и сходные съемки из Йемена не проникли в мысли Вашингтона сегодня.

Маккейн представлял собой одну из главных иллюзий в современной американской культуре: когда мы бомбим какую-то страну, то это не насилие, а доброжелательное выражение нашей приверженности правам человека. И это не массовое убийство гражданских лиц, если мы делаем это с воздуха. Если мы убиваем 100+ иракских жителей, сбросив 226-килограммовую бомбу, то это не то, чтобы мы выстроили их в ряд и расстреляли, или что-нибудь в этом роде.

Мы на самом деле верим, что покоренные народы будут благодарить нас за «бомбежки управляемыми бомбами», т.е. за то, что мы заботимся, чтобы потери среди детей и стариков были на приличном минимуме, и/или за то, что мы взрываем их доступ к электричеству, чистой воде и лекарствам с максимальной четкостью и эффективностью.

Эта иллюзия о благодарных жертвах настолько сильна, что мы даже должны были понять на этой неделе, что Маккейна оплакивают в Ханое — городе, который он сам бомбил.

Журналисты якобы нашли цветы у его памятника, и одно или два типично буддистских выражений прощения на лицах вьетнамских прохожих. Да бросьте. Если бы у нас вообще было самоосознание, то мы бы оставили эту историю в покое.

Мы можем поучиться у вьетнамцев и в духе всепрощения зафиксировать, что Маккейн был семейным человеком и уважаемым коллегой членов Сената.

Но что мы не можем сделать, так это притвориться, что у нас нет серьезного запущенного пристрастия к войне, которое переживет и Маккейна, являвшегося, пожалуй, безусловным символом этой проблемы. Покойный сенатор был одновременно и жертвой, и носителем нашей национальной трагедии, которая начинается с неспособности — по-прежнему — противостоять нашему кровавому прошлому.

Мэтт Тэйбби, Rolling Stone, США

Перевод ПеRеводика

Ссылка на первоисточник
наверх